Юрий Кларов - Черный треугольник (Розыск - 1)

Тем не менее, взяв на себя такую неприятную обязанность, она старалась выполнять ее добросовестно. И именно эта добросовестность все осложняла. Роза пыталась с моей помощью и помощью Сухова ввести председателя "Союза анархистской молодежи" в курс расследования ограбления. Причем в этом ей пытались помочь пришедшие несколько позднее Отец и Дима Ритус, присутствие которых при разговоре было уже совсем ни к чему.

Товарищ Семен отмалчивался и ерошил свои лохматые волосы, а троица взяла меня в оборот. Уточняющие, детализирующие и наводящие вопросы следовали один за другим:

Какие следы преступников обнаружены в ризнице?

Можно ли по ним что-либо определить?

Кто подозревается в ограблении?

Кого и о чем допрашивали?

Располагаю ли я какими-либо доказательствами, а если да, то какими именно?

Что я собираюсь предпринять в ближайшее время?

Подобные вопросы ставили нас с Суховым в щекотливое положение. Искренность наших вынужденных помощников вызывала сомнения, поэтому заранее было оговорено не знакомить анархистов с материалами расследования. Ни я, ни Сухов не собирались отступать от этого условия. Но не отвечать тоже было нельзя. Поэтому приходилось изощряться в придумывании уклончивых и ни к чему не обязывающих ответов, а то и просто отшучиваться. Кто мог похитить драгоценности? Если бы мы это знали, то не сидели бы сейчас в Доме анархии...

Предположения? Их слишком много. Зачем зря отнимать драгоценное время у таких занятых людей, как Штерн, Отец, Ритус? Нет, мы не чувствуем себя вправе делать это. Да и зачем товарищу Семену наши предположения? Они будут только сбивать его с толку. Допросы? Формальность, ничего существенного, возле да около.

От таких ответов Роза Штерн накалялась, а голос "динамитного старичка" становился все более и более ласковым, как всегда, когда его гладили против шерстки или, по выражению Рычалова, против щетинки... Почему-то Отцу очень хотелось, чтобы мы выложили на стол все наши карты, все до единой. Он апеллировал к нашим революционным эмоциям - не действовало. К логике напрасно. К целесообразности - бесполезно. Убедившись наконец в тщетности своих усилий, он уже совсем паточным голосом сказал:

- Плохо работаете, товарищ Косачевский, ай как плохо!

- Куда хуже, - с готовностью согласился я.

- Ризницу-то дней десять как экспроприировали, верно?

- Что-то в этом роде.

- А у вас до сих пор никакой ясности, - добавил он в свой голос еще ложку патоки.

- Увы?

- Выходит, нам на пустом месте придется работать? - спросила Роза.

- Выходит, так. Но если федерацию не смущают стотысячные полчища немцев, - сказал я, - то неужто, используя свои богатейшие и многосторонние связи в уголовном мире, - старичок доброжелательно улыбнулся, - она не справится с несколькими бандитами?

Роза пилюлю проглотила молча, только слегка поморщилась, а старичок, продолжая доброжелательно улыбаться мне, сказал:

- Боюсь все-таки, что трудно будет в таких условиях товарищу Семену.

Последняя фраза у него получилась до того приторной, что меня стало слегка подташнивать.

- Трудно-то трудно, - согласился я, - но разве трудности должны нас смущать? Ведь нам тоже было трудно рассеять тень подозрений, которая легла на идейного анархиста товарища Грызлова в связи с делом о похищении Бари. Однако мы почти ее рассеяли...

- Почти? - спросил Ритус.

- Почти, - подтвердил я. - Окончательно мы эту тень рассеем, когда будут найдены драгоценности ризницы и грабители, их похитившие.

Ритус хохотнул, а Отец упрямо сказал:

- Мы, конечно, приложим все усилия, но товарищу Семену будет трудно в таких условиях оказать вам реальную помощь.

Во время всего этого разговора мохнатый и толстогубый товарищ Семен молчал и лузгал семечки, аккуратно сплевывая шелуху в кулак. Со стороны могло показаться, что все происходящее не имеет к нему абсолютно никакого отношения.

- Чего молчишь? - спросил у председателя "Союза анархистской молодежи" Сухов.

Товарищ Семен облизнул языком губы и растянул их в улыбке. Улыбка у этого парня была одновременно и добродушной и хитрой.

- Когда все пусторюмят, то одному не грех и помолчать...

- И долго еще отмалчиваться собираешься?

- Нет, не долго.

- Так что скажешь?

- Ежели требуется, то, как полагаю, отыщем тех деловых, что в церковных закромах шуровали.

- И без протоколов допросов? - усмехнулся Сухов.

Товарищ Семен постучал себя пальцем в лоб:

- Тут у меня протоколы почище ваших. Все тут. Напрямки говорю: ежели требуется, отыщем и возвернем. У нас подноготников хватает.

- А как искать собираешься?

- Это уж моя забота. Это дело мы у себя в союзе обкашляем.

Кажется, планами Отца подобное заявление председателя "Союза анархистской молодежи" не предусматривалось: он перестал улыбаться, и физиономия его поскучнела. Роза недоуменно пожала плечами: стоило столько времени молчать, чтобы в конце концов высказаться подобным образом. Старались упростить ему задачу, а он так ничего и не понял...

Зато Дима Ритус, обладавший завидной способностью всегда и всему радоваться, ликующе сказал:

- Каких орлят федерация вырастила, а?

- Итак, будем считать, что совещание окончено, - сказал я. - Будем надеяться, что товарищ Семен слов на ветер не бросает...

Товарищу председателя Московского совета

Милиции господину Косачевскому

в собственные руки.

Москва. Сыскная милиция

Милостивый государь!

Выполняя настоятельную просьбу его

высокопреподобия архимандрита Димитрия, обращаюсь к

Вам с настоящим письмом. Льщу себя надеждой, что его

высокопреподобие, полагающийся на Вашу порядочность,

не ошибается и Вы действительно пытаетесь

добросовестно разобраться в обстоятельствах

происшедшего и возвратить России ее исторические

ценности. Ежели это так, то прошу принять и мою

посильную лепту.

В середине прошлого года, когда я исполнял

должность заместителя начальника Царскосельского

гарнизона, некоторые мои друзья, опасаясь столь

распространившихся в несчастной России грабежей,

разбоев и обысков, попросили меня взять на сохранение

их драгоценности. В связи с этим была составлена

надлежащая опись, копии которой Вы обнаружили у моего

отца, барона Григория Петровича и ювелира патриаршей

ризницы господина Кербеля.

Тогда моими услугами, в частности, пожелали

воспользоваться ныне пребывающие за границей граф

Басковский, владелец бесценного "Батуринского

грааля", мой старый фронтовой товарищ ротмистр

Грибов, которому принадлежало выдающееся произведение

русского ювелирного искусства "Золотой Марк",

баронесса Граббе и некоторые другие, чьи имена я не

считаю себя вправе назвать, поскольку они в настоящее

время находятся в пределах России и моя нескромность

может им повредить.

После отчисления от должности заместителя

начальника Царскосельского гарнизона я оказался в

затруднительном положении, выход из которого нашел

мой брат Олег Григорьевич (в иночестве Афанасий). По

его просьбе настоятель Валаамского монастыря его

высокопреподобие архимандрит Феофил любезно

согласился поместить ценности в ризнице монастыря.

Там они находились до декабря 1917 года, пока не

возникла опасность их утери. Каким-то образом среди

монастырской братии распространился слух об этих

ценностях, и брат опасался, как бы он не дошел до

Сердобольского уездного Совета, который как раз

пытался отобрать у монастыря часть его имущества. В

том же письме брат предлагал испросить согласия у его

высокопреподобия архимандрита Димитрия, который

прежде был настоятелем Валаамского монастыря, на

помещение этих ценностей в хранилище Московской

патриаршей ризницы. Когда в том же месяце я вместе с

кузиной навестил брата, он мне показал ответ

Димитрия. Тот писал, что весьма сожалеет, но вынужден

отказать, ибо назначение патриаршей ризницы

общеизвестно, и он не считает себя вправе

расширительно толковать его. Поэтому я был весьма

благодарен старому другу нашей семьи почетному

потомственному гражданину Петру Васильевичу

Арставину, который, приехав по делам из Финляндии в

Петроград, навестил меня и обещал оказать посильное

содействие, используя свои старые связи в

хозяйственном управлении Синода и Московской духовной

консистории. Арставин сдержал слово: московский

митрополит дал свое согласие, и во время очередной

визитации в Москву я привез с собой ценности, кои

были помещены в патриаршей ризнице.

Я считал, что доверенные мне ювелирные изделия

находятся в надежном месте, но, учитывая

неодобрительное отношение его высокопреподобия